Сумасшедшая одержимость. Страница 2

Иногда они приносили мне эйфорию – такую эйфорию, от которой бурлит кровь в венах, сердце колотится быстрее и весь мир падает к твоим ногам. Как после секса, только без чувства пустоты.

А иногда они были лишь инструментом. Одна дорожка – и все неурядицы, каждый синяк, стирались из памяти. Всего одна дорожка – и я становилась свободной.

Порой это заканчивалось резким порывом воздуха и скрипом захлопывающейся передо мной металлической двери.

Эхо рикошетом отскочило от стен и ударило по барабанным перепонкам как пинбольный шарик. Я сглотнула, услышав, как закрылся засов.

Шагнув вперед, я схватилась за железные прутья.

– Мне же положен один звонок, правда?

Полицейская, латиноамериканка лет двадцати с чем-то, положила руки на пояс и, нахмурив темные брови, окинула меня взглядом.

– Сегодня не твой день, принцесса. Если мне придется смотреть на это отвратительное платье, – она кивнула на мое красное, восхитительно кружевное платье от «МакКвин», – еще хоть минуту, у меня голова будет раскалываться до конца смены.

Я попыталась прикусить язык, но не успела.

– Можешь сколько угодно винить в этом мое платье, но мы обе знаем, что башка у тебя будет трещать из-за старческого пучка на твоей макушке, cogliona.

Прищурившись, она шагнула в мою сторону.

– Как ты меня назвала?

– Воу, – вмешалась другая полицейская, положив руку на плечо коллеги. – Мартинез, пойдем.

Латина враждебно посмотрела на меня, а потом удалилась вместе с напарницей.

Я развернулась, уже готовая начать метаться от стенки к стенке, но обнаружила, что в камере не одна. Рыжая проститутка, давно уже не в расцвете сил, сидела в углу и наблюдала за мной сквозь слипшиеся от туши ресницы. Ее тональник был на несколько тонов темнее бледной кожи, а сетчатые колготки в дырках.

– Они не забрали твою обувь.

Я взглянула на свои красные туфли от «Джимми Чу».

– Красивые, – сказала она, отколупывая лак с ногтей.

Посмотрев на ее голые ноги, я вздохнула и села на лавку рядом с ней.

Они не забрали мою обувь, потому что мне не грозило остаться в камере надолго. Вне всяких сомнений, уже через несколько минут за мной должна была прийти какая-нибудь важная шишка в костюме не по размеру, чтобы отвести меня куда-нибудь, где есть диван и кофе – чтобы там, в комфорте, я разговорилась и вывалила им все секреты «Коза Ностра».

«Позорище».

«Ничтожество».

«Как тебя любить такую?»

Я пожевала нижнюю губу, чувствуя, как в груди зарождается тревога.

– Сколько стоили? – спросила моя соседка, и в тот же момент в конце коридора хлопнула дверь. От эха этого звука волоски на моих руках встали дыбом.

Я услышала его раньше, чем увидела.

И сразу поняла, что за мной прислали федерала.

Профессиональный и безразличный голос с неуловимой ноткой в каждом слове, острый и жесткий, словно тайный грех, который держат запертым глубоко в душе.

Его следующее слово – Джианна – скользнуло по моей шее словно прикосновение стальных крыльев к чувствительной коже. Я стерла это ощущение рукой, перекинув волосы через плечо.

– Думаю, неприлично много, – наконец ответила я, звуча так, словно забыла, как дышать.

Проститутка кивнула, как будто ей что-то стало понятнее.

Она была очень красива – несмотря на макияж, помутневшие от злоупотребления наркотиками глаза и годы обслуживания, конечно же, самых лучших мужчин Нью-Йорка.

Родственная душа, иначе и не назвать.

Голос федерала снова донесся до моих ушей, на этот раз ближе; он разговаривал с Мартинез. Шум в других камерах мешал, но я слышала, как смягчился ее голос, как дали о себе знать латинские корни в ее произношении.

Я закатила глаза. Служебный роман.

«Как это мило».

Впрочем, непохоже, что он купился. Я кожей чувствовала его незаинтересованность, слышала холод в его голосе.

Меня пробрала дрожь.

Господи Боже, он всего лишь федерал. Меня с рождения окружали мафиози.

Я откинулась назад с безразличием, от которого на самом деле была далека, и накрутила на палец прядь темных волос.

Помещение стало меньше, стены вокруг меня начали смыкаться, как и много раз до этого.

Я медленно вдохнула. Выдохнула.

Повернула голову и выглянула.

Мартинез стояла в коридоре и смотрела в спину направлявшегося ко мне федерала с чистейшим и безответным обожанием во взгляде.

Наверное, все мы в каком-то смысле родственные души.

Металлические прутья разделяли его силуэт, пока он шел мимо других камер, не удостаивая их взглядом. Непринужденная походка, расправленные плечи, расслабленные руки – все его естество излучало уверенность в себе и сулило сплошное разрушение, словно кирпичи, цемент и женские сердца превращались в пепел по одной его прихоти.

Он поднял глаза и поймал мой взгляд своим, тяжелым и бесстрастным, словно смотрел сквозь меня.

Мое сердце заледенело в груди.

Мы смотрели друг на друга всего секунду, но момент растянулся как в замедленной съемке и выбил весь воздух из моих легких. Я скрестила ноги, обнажив бедра. Чувство безопасности окутало меня теплым одеялом. Пока мужчины смотрят на мое тело, они никогда не увидят то, что кроется в моем взгляде.

И все равно, дойдя до моей камеры, первым делом он заглянул мне в глаза. Бессердечные. Наглые. Синие. Его взгляд обжигал, как если бы я стояла в жаркий летний день перед открытой дверцей холодильника, когда холодный воздух сталкивается с горячим и становится облачками пара.

Он стоял перед запертой дверью, и я кожей чувствовала исходящую от него опасность даже с расстояния нескольких метров. Не оставалось никаких сомнений, что на самом деле дверь запирала его, а не меня.

Тусклый коридорный свет мерцал над его головой.

Темные волосы, явно рукой мастера, были коротко сбриты на висках, с плавным переходом на макушку. Широкие плечи, четкие черные линии, костюм, идельно подогнанный под его спортивное тело. Контроль. Точность. Все в его внешности кричало об опасности, как яркие полоски на ядовитой змее.

Но примечательнее всего было его лицо. Симметричное, с безупречными пропорциями. Даже холодное, каменное выражение его не портило. На второй взгляд обнаруживалось тело, из тех, от одного вида которого женщины стонут, а на третий – в каждом его движении прослеживался интеллект, словно все вокруг были шахматными фигурами, а он размышлял, как нами лучше сыграть.

Дверь камеры открылась, мое сердце подскочило, и я переключила внимание на бетонную стену перед собой.

– Руссо.

«Ну уж нет».

«Ни за что».

Если я пойду с ним, меня продадут в рабство и больше никто никогда меня не увидит. Федерал или нет, но судя по глазам и общему впечатлению, этот мужчина видел и делал такие вещи, которые нормальному мафиози и не снились.

Я молчала.

Я твердо собиралась сидеть здесь и ждать другого федерала – того, что в костюме не по размеру.

Он бросил взгляд на проститутку.

– Меня зовут Черри, – сказала она с улыбкой, – но ты можешь звать меня как угодно.

У некоторых женщин напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

Он потер пальцем часы на запястье, один раз, два, три.

– Я учту, – последовал краткий ответ.

Моя кожа вспыхнула, когда он переключил внимание на меня. Его глаза скользнули по моему телу, оставляя за собой дорожку изо льда и пламени, а затем неодобрительно сузились. И в этот момент все то опасение, что он вызывал, глядя на меня, как на человека, а не как на тело, испарилось, и он превратился в обычного мужчину.

Который меня осуждал, чего-то от меня хотел…

– Вставай.

…и говорил мне, что делать.

Раздражение лениво и осторожно загоралось в моей груди.

Я собиралась подождать три секунды, прежде чем подчиниться, но через две внезапно и очень четко поняла, что до третьей не доживу.

Подчинившись, я поднялась на ноги и остановилась перед открытой дверью. Теперь я стояла в его тени, и даже она казалась ледяной.