Ее лицо побледнело, а голос стал таким тихим, что ее было едва слышно.

– Мне так жаль, что я сделала это с тобой.

– Мне тоже, – прошептала я.

Тишина обволокла нас. Она притворялась спокойной, мирной сущностью, но не могла скрыть острых краев. Мы сидели в неуютной, обманчивой тишине. Для нее это было наказанием. Для меня – обычным существованием. Дрожащей рукой она делала свое домашнее задание, а я смотрела телевизор, стараясь не жалеть о сказанном. Но я жалела. Она еще была жива, а мои слова уже меня преследовали.

Через пятнадцать минут в комнату ворвался Антонио, а сразу за ним и Туз. Они о чем-то спорили, но оба замерли, заметив наше присутствие. Вероятно, сидящие бок о бок жена и любовница выглядели очень занятно. Мне захотелось сделать зрелище еще более странным.

Я улыбнулась.

– И что, даже не поздравишь жену с днем рождения?

– Господи, – пробормотал Туз, – у нас нет на это времени.

Я бросила на него прищуренный взгляд.

– Знаешь, на кого у меня нет времени? На тебя!

Это было детским и незрелый ответом, так как времени у меня-то было навалом, учитывая, что у меня не было работы и ни капли ответственности, что явно читалось в лице невпечатленного Туза.

Отец и сын стояли рядом. Вдвоем они были словно кирпичная стена. Несгибаемая природная сила. Или что-то, чему можно молиться.

Мой муж перевел взгляд с меня на Сидни и, в каком-то отвратительном, извращенном смысле, мне показалось, что ему нравится видеть нас рядом.

Я не касалась его с октября, когда сказала, что больше не буду. Но он становился все настойчивее день ото дня, а я начинала тосковать без человеческого контакта. Мне нужны были руки и губы на моей коже, возможность потерять себя в блеске пота и похоти. Желание росло сильнее с каждым днем, и я знала, что он выжидает, когда я не выдержу. Может, Антонио порой и поднимал на меня руку, но никогда не пытался изнасиловать. По моим предположениям, это был грех, в котором ему было бы слишком стыдно признаваться. Или, что более вероятно, он просто думал, что мое сопротивление было игрой, которую я вот-вот проиграю, и победа принесла бы ему неимоверное удовлетворение.

К счастью, то, как он смотрел на меня и Сидни, вызывало у меня тошноту. Я поднялась на ноги и расправила платье.

– У тебя есть какие-то причины не праздновать наверху с людьми, которые пришли специально ради тебя? – спросил Антонио.

– Да, вообще-то есть. Мне нужно пристрелить Туза. Так как я сейчас безоружна, разрешаю тебе сделать это самому.

Он закатил глаза и направился к своему столу.

– Порадуй мою жену, сын. У нее день рождения.

Я повернулась к Нико, победно сверкая глазами, как сестра, только что выигравшая спор с братом. Хотя, конечно, это было немного странным сравнением, учитывая, что мы переспали.

Нико покачал головой, направился к двери и открыл ее.

– У тебя есть секунда на то, чтобы сказать, что тебе нужно. И тебе нельзя в меня стрелять.

– Это мы еще посмотрим, – пробормотала я, обгоняя его в дверях.

В тот момент, когда мои босые ноги коснулись холодного бетона в коридоре, воздух разорвал первый хлопок. Мое лицо обдало порывом ветра, в ушах зазвенело. Джон с громким ударом упал на пол.

Я уставилась на красные брызги, которые стекали по стене передо мной.

Воздух выбило из моих легких, когда кто-то резко прижал меня к стене, закрывая собой.

Хлопок.

Еще один.

– Черт, – прорычал Нико, ударив рукой по стене у моей головы. Он резко развернулся, прижавшись спиной к моей груди. Воздух прорезало еще три выстрела. Они звенели в ушах и отдавались дрожью в костях.

Что-то горячее и мокрое впиталось в мое платье. Я коснулась того места и поднесла руку к глазам. Алый цвет покрывал мои пальцы, словно краска.

Так много крови.

– Туз, – выдохнула я. – О боже мой, Туз. – Мои руки задрожали.

Кто-то схватил меня за запястье и затянул обратно в офис мужа.

– Не выходите из этой комнаты ни при каких обстоятельствах, – сказал Антонио. Темнота его души выплеснулась в глаза и наполнила их чернотой. Он захлопнул дверь, и я отступила на шаг, обретая равновесие.

– О боже мой, Джианна! – Сидни кинулась ко мне. – Где тебя ранили? – Она ощупала мои руки и живот, пока я невидяще смотрела на дверь. Не найдя на мне ни царапины, она выдохнула: – Чья кровь?

– Туза.

– О боже мой.

Выстрелы свистели за дверью один за другим, а потом все стихло. Стало так тихо, что я слышала собственное сердцебиение.

Она посмотрела на дверь.

– Сидни, нет, – предостерегла я.

В ее глазах промелькнуло смятение.

– Я могу помочь.

– Нет. – Мой голос стал настойчивым. – Ты слышала, что сказал Антонио.

Ее глаза наполнились слезами, начавшими капать с нижних ресниц.

– У меня плохое предчувствие, Джианна…

– Ты любишь его.

– Да, – выкрикнула она. – Я не хочу жить без него.

Она сделала шаг к двери, но я схватила ее за руку. Я не могла позволить ей пожертвовать собой ради любви. Не могла. Любовь не стоила того. Любовь приносила только боль. Я сжала пальцы сильнее, когда она попыталась сбросить мою руку. Но затем выключился свет, и тьма обрушилась на нас, протягивая к нам длинные, ледяные пальцы.

С моих губ сорвался сдавленный звук протеста; мне снова было семь лет.

«Ты вообще когда-нибудь затыкаешься, девчонка? Позорище. Ничтожество. Как тебя любить такую? Шлюха».

Легкие сдавило, я не могла вдохнуть.

Запястье Сидни выскользнуло из моих пальцев и исчезло в темноте.

«Ты мертва для меня».

– Нет, – вскрикнула я, упав на колени и пытаясь вдохнуть.

Желание Сидни сбылось.

Ей не пришлось жить без него.

В свой двадцать третий день рождения я стала вдовой.

Глава шестая

Джианна

24 года

Август 2015

– Чувствуешь этот стук в груди?

Зареванная, с прилипшими к щекам локонами, я помотала головой.

– Вот тут. – Мама взяла мою руку и прижала ее к моей груди поверх светло-розового церковного платьица. – А теперь?

Под моей ладонью что-то пульсировало: маленькое, но быстрое, как трепет крыльев перепуганной птички. Я кивнула.

– Это музыка, – прошептала она так, словно доверяла мне важный секрет.

Мои глаза широко распахнулись в восхищении, но очень быстро на задворках сознания сгустился страх.

– Но папá ненавидит музыку…

– Некоторые мужчины, Джианна… не могут чувствовать даже свою музыку, что уж там говорить о чужой.

Грудь сдавила тоска.

Мамины глаза стали влажными, как и мои.

– Танцуй под нее, – она прижала руку к моей груди, – когда захочешь и как захочешь.

– Когда захочу?

– Да, stellina. – Она поцеловала меня в лоб, и мое маленькое пятилетнее сердечко потеплело. – Когда захочешь.

– Я боюсь темноты. – Шепот ворвался в воспоминание, размывая его моим тихим, безэмоциональным голосом.

«Ты мертва для меня».

«Ты мертва для меня».

«Ты мертва для меня».

Слова выплеснулись вместе с темнотой, чтобы поглотить меня целиком.

Я резко проснулась на мокрых от пота простынях. Вспоминая, как дышать, уставилась в потолок квартиры. Сон словно вернул меня на год назад, в ночь моего двадцать третьего дня рождения.

Я сидела в карете скорой помощи, все двери были открыты. Погода была жаркой и влажной, но казалось, что кровь застыла в моих жилах.

Тело, которое они загружали в машину, было укрыто простыней, но она не могла скрыть длинные светлые волосы Сидни, свешивающиеся с каталки.

Кто-то остановился передо мной, и я подняла невидящий взгляд. Это был Аллистер. Он нашел меня, когда я в полной темноте сидела на холодном полу в офисе Антонио. Аллистер не сказал ни слова, только поднял меня и понес наружу, позволив тихо рыдать в его плечо. Перед тем как уйти, он снял с себя пиджак и накинул его на мои плечи. Пиджак пах им. Глубоко, терпко и мужественно. Я попыталась утонуть в этом запахе вместо накатывающего онемения.